– Oh! si! repartit la recluse, tu devais être née. Tu en étais. Elle serait de ton âge! Ainsi! - Voilà quinze ans que je suis ici, quinze ans que je souffre, quinze ans que je prie, quinze ans que je me cogne la tête aux quatre murs. - Je te dis que ce sont des égyptiennes qui me l'ont volée, entends-tu cela? et qui l'ont mangée avec leurs dents. As-tu un coeur? figure-toi ce que c'est qu'un enfant qui joue, un enfant qui tette, un enfant qui dort. C'est si innocent! - Eh bien! cela, c'est cela qu'on m'a pris, qu'on m'a tué! Le bon Dieu le sait bien! - Aujourd'hui, c'est mon tour, je vais manger de l'égyptienne. - Oh! que je te mordrais bien si les barreaux ne m'empêchaient. J'ai la tête trop grosse! - La pauvre petite! pendant qu'elle dormait! Et si elles l'ont réveillée en la prenant, elle aura eu beau crier, je n'étais pas là! - Ah! les mères égyptiennes, vous avez mangé mon enfant! Venez voir la vôtre.
– О нет! – возразила затворница. – Ты уже жила. Она была бы тебе ровесницей! Вот уже пятнадцать лет, как я нахожусь здесь, пятнадцать лет, как я страдаю, пятнадцать лет я молюсь, пятнадцать лет бьюсь головой о стены... Говорят тебе: моего ребенка украли цыгане, слышишь? Они его загрызли... У тебя есть сердце? Так представь себе, что такое дитя, которое играет, сосет грудь, которое спит. Это сама невинность! Так вот! Его у меня отняли и убили! Про это знает господь бог!.. Ныне пробил мой час, и я сожру цыганку! Я бы искусала тебя, если бы не прутья решетки! Моя голова через них не пролезет... Бедная малютка! Ее украли сонную! А если они разбудили ее, когда схватили, то она кричала напрасно: меня там не было!.. Ага, цыганки, вы сожрали мое дитя! Теперь идите смотреть, как умрет ваше!